«Я избрал путь художника-одиночки, сложный, порой почти трагический, и тем не менее, я не хотел бы другой судьбы».
Л.С. Снегирев.

Путь художника-одиночки был выбран Львом Снегиревым вполне осознанно. Судьба предлагала ему выбор: окончив Московское областное художественное училище памяти 1905 года, он попал в среду таких мастеров, как братья Никоновы, Николай Андронов, Борис Свешников; в свою компанию его приняли художники-нонконформисты Дмитрий Плавинский, Владимир Немухин, Анатолий Зверев, Борис Штейнберг (Борух) др.. В этой компании он вполне мог остаться и что-то писать, где-то выставляться и, возможно, даже безбедно жить.

Но московская жизнь оказалась ему чужда: не приняв ее, он покинул столицу и вернулся в родной Маргилан. О непростом бытии в Узбекистане Снегирев хорошо написал сам в книге «Мой век». Он вообще хорошо и мудро пишет. Провинциальная жизнь для художника создавала свои сложности, начиная от проблем материальных, которые еще как-то худо-бедно решались благодаря получаемым заказам. Но тяготила часто сама удушливая атмосфера, полное неприятие чего-то не такого, как у всех, не предписанного.

Как ни странно, многие советские художники в это уже не такое кровожадное время (1960-1970-е годы), были безумно свободны, ведь внутренняя свобода не определяется социальной средой. Они были вольны творить для себя, для узкого круга единомышленников. Ко Льву Сергеевичу порой приезжали друзья из Москвы; в Маргилане в это время жил замечательный живописец Евгений Кравченко, в Ташкенте был экспериментально-молодежный театр «Ильхом», художественный руководитель которого Наталья Голованова устроила мастеру выставку в фойе. И, наконец, в Маргилане Лев Сергеевич встретил свою любовь и единомышленницу Людмилу Попову, с которой они вместе исходили много дорог.

О таких, как Люда, и говорят «больше, чем любовь». По крайней мере, судя по рассказам Льва Сергеевича, она не просто разделяла с ним все тяготы быта, но и умела радоваться жизни, привечала всех друзей мужа, стараясь их повкуснее накормить, для чего осваивала рецепты кухни разных народов мира. Не имея художественного образования, она обладала явным талантом, о чем говорят написанные ею акварели.

О том же, как действовала среднеазиатская природа на русских художников, написано немало, ну а для Снегирева эта была родная стихия. Пуститься в странствия, напитаться цветом, красками, вдохнуть воздуха, — это и было самым важным для него, ради этого он и вернулся на родину.

В то время мастер делает прекрасные натурные акварели и одновременно пишет картины: картины-притчи, картины-раздумья. Все они сейчас разошлись по разным собраниям и странам.

Ну а потом случились Ферганские события, более страшные, чем мы могли себе представлять по сводкам новостей. Лев Сергеевич с семьёй был вынужден покинуть Узбекистан и переехать в Россию в Тверскую область: сначала в Торопец, а затем в Нелидово, где художник обрел свою вторую родину, здесь он постоянно творит, ставя и решая все новые задачи. Собственно, об этом он говорит сам в своих записках: «Нелидово – мой остров, моя жизнь, мои картины».

Уже в Торопце художник начал очаровываться русской природой; в Нелидове же родились целые циклы картин с домами тихого городка, пейзажи близлежащей деревеньки Шарапкино, простые и уютные. Простота, бесхитростность, то, что разлито в российской природе, очень хорошо прочувствованы художником, что удивительно, учитывая, что в России он оказался уже не в молодом возрасте.

Но, конечно, главным для художника остаются картины-раздумья, темы которых часто повторяются: они как бы бродят вокруг прошлого. Иногда произведения так и называются «Фрагменты прошлого». Изображая самые простые мотивы, колючки далекой степи, разрушенные тандыры, детей, стариков, собак, мастер выходит на глубокое обобщение.

Работы Снегирёва неброские по цвету, он пишет их почти землей, той самой «святой землицей», которая также является темой его многих картин. Художник не ищет внешней красивости, говоря: лучше коряво, чем слащаво, лучше небрежно, чем выхолощено. Человека можно причесать, жизнь причесать нельзя.

Творчеству мастера трудно найти какое-то определение, вписать в то или иное направление, при том, что на его становление безусловно влияло многое, от иконописи до авангарда. «Анатомия самобытности» — такое название дал Лев Сергеевич отдельным своим запискам, которые он писал в последние годы и которые складываются в небольшие книжечки, как он говорит, брошюры. Заниматься такой «анатомией души» — задача, выполнимая лишь для самого художника, искусствовед же может только подчеркнуть индивидуальность творческого пути мастера, отметить формальную свободу произведений, исходящую из внутренней свободы и бесстрашия автора. Бесстрашие это выражается в выборе материала и техники: иногда у художника в дело идет все, от строительных красок до бумажных коллажных вставок. Мастер смело деформирует формы, наделяет их экспрессией, достигая напряжения и зачастую драматизма, почти трагизма образов.

Для Снегирёва жизнь и творчество давно уже стали синонимами, и поэтому, пока есть силы, он работает, не надеясь ни на известность, ни на признание.